19.12.2013. Газета “ПРАВДА”. Был ли Сталин русским националистом? 

Идеологические битвы вокруг наследия советского лидера

Вопрос, вынесенный в заголовок, только на первый взгляд кажется абсурдным. Достаточно заглянуть в Интернет, чтобы убедиться: охотников объявить Сталина русским националистом полным-полно. Впрочем, и раньше хватало легенд о «Генсеке-русофиле». Их массовое распространение началось четверть века назад, когда «демократические» издания получили на Старой площади лицензии на сочинение небылиц о советском лидере, недобитом, как тогда говорили «чёрные» пропагандисты, Хрущёвым. Ну а для того чтобы взбодрить публику, не очень-то доверявшую волкогоновым, рыбаковым, разгонам и их подражателям, на книжный рынок был выброшен импортный товар.

Делегата звали Иванович

В разгар горбачёвской перестройки издательство «Прогресс» приступило к выпуску серии книг зарубежных авторов, которые в течение долгого времени занимались ревизией советской истории. В этом ряду оказалась и работа Роберта Такера «Сталин. Путь к власти». Напечатанная летом 1991 года тиражом 100 тысяч экземпляров, она и сегодня вызывает жгучий интерес. Вполне понятно, почему Такер снова в моде. В его книге одна из главных тем — национальный вопрос, который в наши дни стал, как и век назад, катализатором острого противостояния политических партий, движений и их лидеров в России и за её пределами.

Надо признать, что американский профессор, работавший в сороковых—пятидесятых годах прошлого века в Москве, всё-таки не превратился в примитивного пересказчика самых одиозных мифов о Генеральном секретаре РКП(б)—ВКП(б)—КПСС, зато изобрёл свой, не менее одиозный. С автором сыграло злую шутку его увлечение «психоисторическим» методом биографического исследования. Особенно примечателен в этом отношении четвёртый раздел книги Такера, где одна из глав названа — только не удивляйтесь — «Смена национальности».

Вот здесь и надо искать неисчерпаемый кладезь вдохновения для российских мастеров лепки из вождя русского националиста. У каждого из них, естественно, своё на уме. Один пытается изобразить советского лидера великодержавным шовинистом, принёсшим неисчислимые беды народам СССР. Другой рисует его заботливым отцом одной лишь государствообразующей нации. Но это тот случай, когда противоположности сходятся: оба портрета, несмотря на различия в красках, тонах и полутонах, мало чем напоминают сталинский оригинал. Нетрудно догадаться, наши самодеятельные «живописцы» исповедуют тот же принцип, что и Такер: натура — ничто, схема — всё.

Обратившись к заявленной теме о «смене национальности» молодым грузинским большевиком, американский биограф Сталина так и не смог свести концы с концами. Фигура Иосифа Джугашвили оказалась чересчур велика для прокрустова ложа, спроектированного в США. И тогда Такер прибегнул к спасительному психоанализу. Вот образчик его изысканий: «Совершенно ясно, что убедительная сила политической аргументации Ленина была не единственным фактором, способствовавшим превращению Джугашвили в пылкого ленинца. Здесь сказалась и ощущавшаяся молодым бунтарём потребность в психосоциальной идентификации. Он не только заимствовал у Ленина концепцию общности, которая помогала вести одинокую жизнь подпольщика и изгоя; в то же самое время он создал концепцию самого себя, которая гармонировала как с потребностью в самореализации, так и с его антисоциальной социальной ролью революционера…» После бурного психопотока остаётся лишь воскликнуть: «Воскресни, Фрейд, у тебя появился соперник!»

Ну а дальше у Такера всё пошло, словно по накатанной дороге: «Ленинизм таким образом помог ему смоделировать для себя величественный образ благородного революционера. В лице Ленина он дал Джугашвили высокочтимого вождя, живой пример вершины той славы, на которую он сам мог бы подняться как товарищ по оружию этого вождя… Походить на него значило, помимо прочего, сделаться русским».

Не утруждая себя поиском фактов, подтверждающих удивительную трансформацию грузина в русского, Такер навязал читателю странную, почти фарсовую версию столь чудесного превращения: «Так через большевизм Джугашвили влился в русскую нацию. Вслед за осознанием себя как революционера, сторонника Ленина и члена «истинно русской» фракции пришло ощущение принадлежности к русской нации. Возможно, поэтому он избрал партийной кличкой фамилию Иванович, под которой участвовал в партийных съездах в Стокгольме (1906) и Лондоне (1907). Выбирая в качестве псевдонима фамилию Сталин (под которой он и приобрёл широкую известность), Джугашвили, несомненно, понимал, что она не только ассоциировалась с представлением о человеке из стали и напоминала фамилию Ленин, но и звучала совсем по-русски».

В течение всей обозримой истории человечества ни на минуту не гас огонь под котлом, где происходит бесконечный процесс плавки этносов. Легко рассказать, как немец стал русским фельдмаршалом, маньчжур — китайским императором и т.п. Куда сложнее постичь тайну национального преображения, той самой «смены национальности», о которой поспешил сообщить Такер. И тут он со своим подходом к исследованию человека, якобы обретающего новое этническое «я», оказался бессилен, ему так и не удалось понять и оценить масштаб личности Сталина.

Биограф примерил мундир прокурора

Такер, представленный советскими издателями как известный американский политолог, оказался заложником своей профессиональной касты, где личная позиция порой важнее фактов. Отсюда и его пристрастная оценка Сталина. Да, биограф должен смотреть на своего героя через увеличительное стекло, но только не под одним углом зрения, как профессор из США: что там за новые русофильские черты проступили в облике Джугашвили?

В случае с советским лидером, как говорится, всякое лыко в строку. Такер с плохо скрываемым осуждением констатировал: дескать, Сталин видел в Москве центр российской государственности и гордился тем, что является москвичом. Но особенно возмутило сталинского биографа то, что Иосиф Виссарионович объявил ленинизм высшим достижением русской культуры. И хотя профессор признал: этим сталинское определение ленинизма отнюдь не ограничивается, он всё-таки не удержался от обличительной речи. «Ленину и его единомышленникам среди русских революционеров никогда бы не пришло в голову называть большевизм (Ленин ни разу не употребил слово «ленинизм») высшим достижением русской культуры», — утверждал Такер. А Сталин, оказывается, в отличие от них «гордился русскими корнями ленинизма, как какой-нибудь патриотически настроенный французский радикал, возможно, гордится якобинством, усматривая в нём проявление глубокой сути Франции». В России, услышав подобное, обычно говорили: «Эка хватил!»

Всегда и везде Такер старался найти следы сталинского «красного русского патриотизма». Процитировав Генсека ЦК, заявившего на XII съезде партии, что «в связи с нэпом у нас растёт не по дням, а по часам великодержавный шовинизм, старающийся стереть всё нерусское, собрать все нити управления вокруг русского начала и придавить всё нерусское», профессор тут же огорошил нас. Мол, это высказывание не отражало истинной позиции Сталина, скрывавшего свои истинные убеждения, тождественные тем, которые для проформы осуждал.

Ничего не поделаешь, у большинства зарубежных и отечественных авторов, писавших о Сталине и его эпохе, одинаковая униформа: примерив однажды прокурорские мундиры, они не захотели расстаться с ними. Такая одежда пришлась в своё время по вкусу не только Роберту Такеру, но и Исааку Дойчеру, Ричарду Пайпсу, Рою Медведеву, Эдварду Радзинскому и другим господам сочинителям, готовым списать на советского лидера прегрешения кого угодно, даже Ивана Грозного. И это не слишком большое преувеличение.

Тот же Такер, порассуждав о заметках Иосифа Джугашвили с V съезда РСДРП, в которых, в частности, говорилось, что среди делегатов-большевиков абсолютное большинство составляли русские, затем по численности шли евреи, грузины, а среди меньшевистских делегатов большинство было представлено евреями, грузины оказались на втором месте, русские — на третьем, акцентировал внимание читателя на факте, датированном 1832 годом. Именно тогда, напомнил он, выражение «истинно русский» использовал будущий царский министр просвещения граф Уваров, когда писал об «истинно русских» консервативных принципах православия, самодержавия и народности. Наивный, доверчивый читатель намёк, разумеется, понял и задумался: может, вправду из того далёка и тянутся ростки сталинского «русского красного патриотизма».

А ведь в статье, напечатанной в газете «Бакинский пролетарий», речь шла не об уваровской формуле и её приложении к оценке нацсостава V съезда РСДРП. Такер, детально изучивший сталинскую публикацию, прекрасно знал, что в центре внимания молодого кавказского революционера оказались самые горячие в ту пору проблемы социал-демократического движения. «Очевидно, тактика большевиков, — отмечал он, — является тактикой крупнопромышленных пролетариев, тактикой тех районов, где классовые противоречия особенно ясны и классовая борьба особенно резка. Большевизм — это тактика настоящих пролетариев. С другой стороны, не менее очевидно и то, что тактика меньшевиков является по преимуществу тактикой ремесленных рабочих и крестьянских полупролетариев, тактикой тех районов, где классовые противоречия не совсем ясны и классовая борьба замаскирована. Меньшевизм — это тактика полубуржуазных элементов пролетариата».

Безапелляционно объявив о «смене национальности» Иосифом Джугашвили, сталинский биограф не забыл зачислить его в ненавистники небольших и слабых этносов. Согласно модели, выстроенной Такером, отсюда и проистекала якобы неприязнь Джугашвили к грузинам, евреям и другим народам, неоднократно «битым» на протяжении своей истории. Но разве не из того же семейства русские, «битые» в течение трёхсот лет?

Когда ярлык навешен, возражения не принимаются. С такой позиции и оценивал профессор из США сталинские работы по национальному вопросу.

Особое мнение британского историка

Глухое недовольство вызвала у Такера статья 25-летнего Джугашвили «Как понимает социал-демократия национальный вопрос?» В ней осуждались закулисные политические игры грузинских и армянских социал-демократов, которые вслед за Всеобщим еврейским рабочим союзом, входившим в РСДРП, приступили к созданию автономных национальных партий. Может быть, молодой большевик был чересчур резок в своих оценках? Но ещё раньше его куда с более суровой критикой попыток децентрализации партии, ведущих к её делению на отдельные замкнутые национальные группы, выступил Ленин. Своеобразно охарактеризовал американский биограф и сталинскую работу «Марксизм и национальный вопрос». (Проблемы, поднятые в ней, подробно освещены в «Правде» в статьях «Принципы побеждают, а не «примиряются», № 62 за 14—17 июня 2013 года, и «Ленинизм и национальный вопрос», № 112 за 11—14 октября 2013 года). Такер не удержался от иронии: мол, Сталин представил своему ментору удачную диссертацию. И вдобавок профессор, как и следовало ожидать, нашёл в этом теоретическом труде некие признаки сталинского «русского фактора».

Такер явно преувеличивал расхождения Ленина и Сталина при обсуждении практических вопросов национального строительства в молодой Стране Советов. После постоянно повторяемых утверждений о расширяющейся пропасти между ними из-за того, что Владимиру Ильичу чужд русский национализм, а вот в характере Иосифа Виссарионовича он укоренился, неожиданно было обнаружить документальное свидетельство, зафиксировавшее: в коллегии возглавляемого Сталиным Наркомнаца довольно долгое время был единственный сторонник ленинской национальной политики. Кто? Народный комиссар Сталин.

И это не единственное открытие, которое ожидало читателей изданных «Прогрессом» первых томов 14-томной «Истории Советской России» британского историографа Эдварда Карра. Он, конечно же, отвергал многое из сталинской практики управления, видел, как это отмечалось издателями, «мрачные стороны советской реальности». Но ему было дано то, без чего нет истинного профессионализма, — объективность. Потому у него Сталин — не одномерная фигура.

Для обывателя, уверовавшего в «русский национализм» советского лидера, горьким разочарованием обернётся знакомство с исследованием Карра, где анализируются не домыслы, а факты, раскрывающие суть многогранной деятельности главы Наркомнаца и Генсека ЦК партии большевиков. Для начала такой вопрос: известно ли вам, что Сталина товарищи по РКП(б) обвиняли в искусственном «насаждении белорусской национальности»? А как вы отнесётесь к следующему сообщению: выступая 13 ноября 1920 года на съезде народов Дагестана, он заявил, что республика должна «управляться согласно своим особенностям, своему быту, обычаям». И добавил: «Советское правительство считает шариат таким же правомочным, обычным правом, какое имеется у других народов, населяющих Россию».

Через несколько дней Сталин произнёс во Владикавказе на съезде народов Терской области речь, которая стала потрясением для многих жителей Северного Кавказа. Суть её сводилась к тому, что «совместное жительство» казаков и горцев в пределах одной территориальной единицы невозможно. Десятки тысяч казаков были изгнаны со своих земель…

Надо ожидать, критики Генсека не забудут напомнить, что двадцать с лишним лет спустя обласканные им когда-то чеченцы и ингуши, балкарцы и карачаевцы были депортированы, а страна начала распевать: «Едут-едут по Берлину наши казаки…» Какой, мол, жестокий каприз великого интернационалиста! Не место и не время включаться в спор, заметим лишь: для Сталина интернационализм — прежде всего  готовность защищать СССР, общий дом народов. Из этого он и исходил. Нельзя не признать, что при реализации национальной политики им допускались ошибки. Но надо согласиться и с другим, самым главным: советская эпоха стала для народов СССР, больших и малых, настоящим золотым веком, обеспечившим небывалые темпы социально-экономического развития, культурного расцвета. К сожалению, наследники Генсека не вняли его предупреждению: «Заветная мечта националистов — раздробить Советский Союз на отдельные «национальные» государства, и тогда он станет лёгкой добычей…» Это и произошло в 1991-м. Кто возьмётся предсказать, в каком веке наступит ренессанс народов на постсоветском пространстве? В ответ — молчание.

Сквозь вой «чёрной» пропаганды

Однажды Эдвард Карр заметил: «Перед историком, пишущим о Советской России, на каждом этапе его работы с особой настоятельностью будет вставать двойная задача, возникающая перед каждым серьёзным историком: сочетать образное представление о взглядах и целях персонажей драмы с трезвой оценкой всеобщего значения того, что произошло». Эти слова звучат как суровый укор официальной отечественной историографии, которая так и не смогла ответить на вызов времени и создать капитальный труд о советской эпохе с объективным анализом побед и неудач, с непредвзятым исследованием деятельности лидеров страны.

Долгое научное безрыбье обычно приводит к тому, что на горизонте появляются откормленные, выдрессированные акулы «чёрной» пропаганды. Теперь они начали определять, на какую ступеньку надо ставить вождей и героев. Любимый гость государственных и частных СМИ академик РАН Юрий Пивоваров занят сортировкой советских лидеров: этого — налево, этого — направо. Ну а Сталина, считает академик, следовало ещё при жизни поставить к стенке. Едва это прозвучало, как сотни мелких бесов, похожих на клонов эфирных кумиров Сванидзе и Гозмана, начали вопить: правильно, Генсек был красным фашистом.

Несущийся с телеэкранов вой перекрывает доносящийся до нас сквозь годы голос британца Эдварда Карра, который был свидетелем становления Советской державы и автором масштабного исследования основных этапов её развития. Так вот, по его словам, Сталин, «невзирая на все преграды и оппозиции», провёл «индустриализацию своей страны при помощи интенсивного планирования» и «сделал Советский Союз равным партнёром великих держав западного мира».

Учёный не увидел нашего позора. Он умер за три года до начала перестройки.

Владимир РЯШИН.   

http://gazeta-pravda.ru/content/view/16681/34/