Газета “Правда”. В терновом венце революции шел 16-й год
К 100 летию Великого Октября
24 октября 1957 года на расширенном заседании ученого совета Института истории АН СССР, в то время главного исторического центра страны, тогдашний директор института А.Л. Сидоров сделал большой доклад “Экономические предпосылки Великой Октябрьской социалистической революции”, посвященный 40-летию исторической даты. В нем, в частности, он подчеркнул, что крупные военные поражения лета 1915 года существенно обострили ситуацию в стране. Ученый утверждал: “Осенью 1916 года все это привело к общенациональному политическому кризису, вызвавшему мощный революционный подъем, который привел к свержению царизма в феврале 1917 года”.
“Положение грознее грозного”
Многие работы по данной теме, вышедшие после появления исследования А.Л. Сидорова, подтверждали этот его вывод.
Собственно, первый звонок прозвучал еще в 1915 году, когда в результате военных поражений Россия лишилась 15 экономически развитых западных губерний, в которых проживали 23 миллиона человек (13% населения империи). Это более половины населения тогдашней Франции, или население средней европейской страны. Богатствами этих губерний стала пользоваться противная сторона. Германия и Австро-Венгрия только усилились, тогда как Россия заметно ослабела. Лишь в Варшавском округе, занятом неприятелем, насчитывалось 4189 предприятий с 353,4 тысячи рабочих.
Летом 1916 года в результате наступления Юго-Западного фронта (Брусиловского прорыва) русской армии удалось добиться существенных успехов. В обществе стал заметен оптимизм. Но продолжался он недолго. Западному и Северному фронту не удалось добиться успеха, и вскоре настроения в обществе стали вновь мрачными. По данным видного военного эксперта генерала Н.Н. Головина (в будущем эмигранта), потери 1916 года составляли более 2 миллионов убитых и раненых и 344 тысячи пленных. Он даже один из разделов своей книги о Первой мировой войне назвал “Надлом духа в стране”. Действительно, это была одна из характерных черт разразившегося масштабного кризиса, охватившего экономику, социальные отношения, идеологию, политику. Уже 15 (28) августа 1916 года один из лидеров октябристов, А.И. Гучков, возглавлявший Центральный военно-промышленный комитет, направил письмо начальнику штаба Ставки генералу В.М. Алексееву, где прямо писал: “Ведь в тылу идет полный развал, ведь власть гниет на корню”. Далее он обрушивался на председателя правительства Штюрмера, у которого репутация если не готового предателя, то готового предать, и на некоторых членов правительства, отвечавших за развитие промышленности, транспорта, сельского хозяйства и продовольствия. Гучков предрекал, что события “при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализовать”. Он также не видел радужных перспектив и после окончания войны, во всем обвиняя тогдашнюю власть. Примечательно, что это письмо было написано тогда, когда вся страна жила под впечатлением блестящих результатов Брусиловского прорыва.
С осени подобного рода тревожные письма стали типичными. Так, 4 октября 1916 года депутат IV Государственной думы В.В. Лашкевич писал из Петрограда: “Положение грознее грозного. Сейчас у нас нет хлеба, нет так называемых видимых запасов его… Сердце щемит. Общее положение грозит катастрофой в недалеком будущем”.
На следующий день, 5 октября, князь Г.Н. Трубецкой, опытный дипломат, сообщал из Москвы в Кисловодск бывшему министру иностранных дел С.Д. Сазонову: “Одно несомненно – это общее недовольство, которое настолько велико, что стирает границы партий и дошло до острого напряжения… Все это, а главное – обостряющаяся продовольственная неурядица, сгущает грозовые тучи. Избави Боже нас от потрясений”.
Подтверждалось известное пророчество Владимира Маяковского: “В терновом венце революций грядет шестнадцатый год”.
Экономика не выдерживала нагрузок
Начиная с конца 1916 года хозяйственные трудности настолько обострились, что промышленность оказалась не только не в состоянии справиться с обеспечением потребностей гражданского населения, но не снабжала и фронта. Недостаток металла стал подрывать военную промышленность. Что касается текстильной промышленности, то ее участие в поставках казне поднялось с 25% продукции в первый год войны до 85% в начале 1917 года. Текстильная промышленность, таким образом, также в основном работала на армию, создавая серьезные проблемы для гражданского населения. Кризис затронул шерстяную и кожевенную отрасли. Хорошо известна статистика о закрывшихся и открывшихся предприятиях с 1913 по 1917 год. Если в 1913 году прекратило свою деятельность 21 предприятие, в 1914-м – 356, а в 1915-м – 573, то в 1916 году таких предприятий было 298. Что касается вновь открытых предприятий, то в 1913 году их было 31, в 1914-м – 215, в 1915-м – 187, а в 1916-м – 276. Современные исследователи считают, что в конце 1916 года экономика страны достигла предела мобилизации производственных мощностей и накапливание кризисных явлений в этой сфере во многом стало причиной политического кризиса в России.
Эти проблемы проявлялись в разных областях хозяйственной деятельности, в том числе на транспорте, прежде всего железнодорожном. Еще накануне войны были отмечены немалые изъяны русских железных дорог. С точки зрения интересов армии они заключались прежде всего в недостаточной пропускной способности, что заметно тормозило массовую мобилизацию. Железнодорожный транспорт перед войной не справлялся с ростом перевозок. С началом войны и проведением мобилизации произошло резкое сокращение перевозок коммерческих грузов, что сразу повлияло на всю хозяйственную жизнь страны. Следствием стали рост дороговизны и развитие спекуляции.
Проблемы на железнодорожном транспорте усилились во второй половине 1914 года, сразу с началом войны. Ситуация продолжала ухудшаться в январе – феврале 1915 года. Особенно остро ощущался недостаток вагонов и паровозов. Массовая эвакуация вызвала острый кризис осенью и зимой 1915 года на дорогах тыла. Несмотря на строительство новых путей, поставки новых паровозов и вагонов, ситуация на железнодорожном транспорте продолжала оставаться сложной. В 1916 году резко снизилось поступление новых и восстановленных вагонов и паровозов, свидетельствуя, по словам А.Л. Сидорова, “об ухудшении общей экономической конъюнктуры в стране”. Если на 31 декабря 1915 года имелось 20,7 тысячи паровозов всех видов и около 576 тысяч вагонов, то на 31 декабря 1916-го осталось 16,8 тысячи паровозов и немногим более 463 тысяч вагонов. Следовательно, количество паровозов и вагонов за год сократилось на 20%.
На транспорте начиналась самая настоящая разруха, отражая общее положение всего хозяйства страны. Все более ощущалась нехватка паровозов, вагонов и рельсов, все больше становилось железнодорожных станций, закрытых для приема грузов, что вело к заметному снижению производительности железных дорог. Со второй половины 1916 года появился постоянный недогруз угля и дров, ухудшился ремонт составов и путей, на железнодорожных станциях все больше скапливалось залежей грузов. Подробно разобрав ситуацию на железнодорожном транспорте, А.Л. Сидоровпришел к следующему выводу: “Кризис железных дорог в царской России являлся не только дискредитацией методов управления государственной машины помещичьего правительства, но и предвестником общего краха капиталистического хозяйства”.
Проблемы железных дорог вызвали серьезный топливный кризис. С осени 1916 года усиливается недогруз топлива. В августе он составлял 27%, в сентябре повысился до 32%, а в октябре достиг 37,4%. Особенно топливный кризис обострился в Москве и Петрограде. Недостаточной была заготовка дров, истощились запасы угля и нефти, хотя потребности в них колоссально возросли.
Обезлюдевшая деревня
Постоянные мобилизации резко сократили численность трудоспособного населения деревни. Данные по 50 губерниям и областям страны показывают: призванные в армию составили 47,4% всего трудоспособного мужского населения сельской местности. Причем число семейств без работников постоянно возрастало. Несмотря на широкое использование в сельском хозяйстве труда военнопленных, численность которых к осени 1916 года превысила 1 миллион 100 тысяч человек, восполнить недостаток рабочих рук не удавалось. Резко сократилось поступление сельскохозяйственной техники, значительная часть которой прежде ввозилась из-за рубежа. В самой же России ее производство во время войны уменьшилось в два раза по сравнению с 1913 годом. Деградация сельского хозяйства во время войны видна по всем основным показателям: сокращение рабочего скота, значительное уменьшение вносимых удобрений, значительное сокращение посевных площадей, снижение урожайности, катастрофическое падение экспорта хлеба. В 1914 – 1916 годах экспорт зерна в среднем составлял 26 миллионов пудов, тогда как до войны он доходил до 665 миллионов пудов, то есть упал почти в 26 раз. В крестьянских хозяйствах посевная площадь под зерново-бобовыми культурами сократилась с 1914 по 1916 год с 77,3 миллиона десятин до 62,28 миллиона, то есть на 11,7%, одновременно в помещичьих хозяйствах посевы сократились в это время на 22,3%. По данным А.М. Анфимова, автора специального исследования российской деревни во время Первой мировой войны, валовой сбор зерна в 1916 году сократился по сравнению с 1913 годом на 27,2%, а количество товарного хлеба уменьшилось даже на 32,6%.
Недостаток продовольствия, рост цен на продукты питания были постоянными спутниками всего периода войны. Только в 1915 году цена на хлеб подскочила в четыре раза. В 1916-м продовольственные волнения охватили буквально всю страну. В правительственных кругах даже появились планы назначения продовольственного диктатора, который бы руководил всеми вопросами продовольствия армии и тыла. В конце года дефицит хлеба приобрел такие размеры, что вывести страну из этого кризиса уже не удавалось, хотя ряд специалистов утверждают, что запасов продовольствия в России было достаточно, но расстройство транспортной системы уже не позволяло доставлять хлеб в районы потребления. Введение же принудительных поставок привело к массовому сокрытию крестьянами своих хлебных запасов: они стремились реализовать их по свободным ценам. Но этому мешала деградация внутреннего рынка.
Банкиры и заводчики наживались на войне
Неурядицы не миновали и другие стороны экономической жизни страны. Прежде всего пострадал фондовый рынок. Паника охватила биржи уже в июле 1914 года. Сразу же возникло расстройство кредита в Петербурге и Москве. Значительно вздорожала иностранная валюта. 19 июля было решено приостановить работу Санкт-Петербургской биржи. В 1915 году ситуация несколько стабилизировалась: владельцы многих предприятий благодаря военным заказам получили заметную прибыль, на денежном рынке появился избыток свободных средств.
В 1916 году министерство финансов даже пришло к заключению о возможности открыть фондовую биржу, поскольку фондовый рынок достаточно окреп. Торжественное открытие Петроградской фондовой биржи состоялось 24 января 1917 года. Но к этому времени из обращения уже исчезли золотые, затем серебряные, а потом и медные монеты, произошла их замена бумажными деньгами. В экономике снова возник дефицит денежной наличности. Для укрепления финансового положения царское правительство прибегло к новым налогам, как косвенным, так и прямым, а также к внутренним займам. Было решено отказаться от продажи водки, что в области финансов имело большенегативных последствий, нежели положительных. Реальная покупательная способность рубля к 1917 году упала по сравнению с довоенным уровнем вчетверо.
Современные исследователи рассматривают экономический фактор как весьма важный в нарастании социального конфликта в России. Они отмечают ухудшение питания, конфликт между городом и деревней, рост цен, падение реальной заработной платы. Одновременно увеличивалась социальная поляризация. Большие военные заказы плюс сильнейший рост цен обеспечивали крупным капиталистам огромные прибыли.
Увеличилось накопление капиталов. Усиление влияния банков позволяет исследователям говорить об их всевластии. И это все происходило на фоне массового обнищания большинства населения страны, что не могло не усилить социальную напряженность. Как отмечают исследователи, “произошло переключение буржуазии с общегосударственных интересов на узкоклассовые и эгоистические, что привело к падению доверия к ней как со стороны властных структур, так и населения”. Не случайно один из идеологов русского дворянства, видный психиатр П.И. Ковалевский оставил следующее свидетельство: “Прежние помещики, имея рабов, своею кровью защищали отечество, нынешние капиталисты не желают жертвовать своею кровью. Они не прочь на боевом поле видеть дворян и крестьян, но не для защиты нации, а для защиты своих капиталов”.
Но и крупные финансисты предчувствовали серьезные изменения в стране. В конце 1916 года один из самых влиятельных среди них, А.И. Путилов, в беседе с послом Франции в России М. Палеологом предсказывал “разрушительную революцию”. Подобные же мысли характерны и для другого представителя российского капитала, М.П. Рябушинского: “Мы переживаем трагическое время, и декабрь 1916 года в истории России навсегда оставит память противоположности интересов родины и правительства. Темно будущее”. Российская экономика оказалась неспособной выдержать перегрузки, связанные с войной и, как подчеркивал В.И. Бовыкин, “капитализм в России оказался… дискредитированным как экономическая система”.
Вставал проклятьем заклейменный
Настроения рабочей массы России эпохи Первой мировой войны хорошо изучены. Убедительно показаны их изменения от проявления веры в победу России до катастрофической потери доверия к государственной власти. Уже в 1915 году “народное потребление” сократилось на 25%, а в 1916-м – на 43%. Цены на продукты питания по сравнению с довоенным уровнем поднялись в стране в среднем в 3 – 4 раза. Особенно подорожали одежда и обувь. К февралю 1917 года стоимость жизни рабочей семьи в связи с дороговизной выросла в 4 раза по сравнению с довоенным временем. В промышленности, вопреки законодательству, рабочий день обычно составлял 12 часов, а нередко доходил до 14 – 16 часов. Перегрузка на производстве влекла за собой рост травматизма и заболеваний. В Петрограде заболеваемость рабочих возросла с 0,5% в 1915 году до 10% в 1917-м. В 1916 году заработок рабочих был в среднем в три раза ниже, чем у служащих на предприятиях, и в 15 раз меньше, чем у директоров и управляющих.
Ухудшение материального положения рабочих повлекло за собой значительный подъем рабочего движения. Если во второй половине 1914 года в стране отмечено лишь 170 стачек, то в 1915 году их количество возросло до 1928, то есть увеличилось более чем в 10 раз, а в 1916-м число стачек выросло до 2417, в них участвовали более 1 миллиона 558 тысяч наемных работников. Стачечники выступали за повышение заработной платы, протестовали против дороговизны и продовольственных трудностей. Все чаще забастовщики выдвигали откровенно политические требования, обращенные к властям. В военные месяцы 1914 года в таких стачках участвовали лишь 12 тысяч человек, в 1915-м – уже более 165 тысяч, а в 1916-м – более 273 тысяч человек. И это при том, что уже в начале войны был издан указ, ужесточавший наказания за стачки.
Интересно сравнить масштаб забастовочного движения в России и основных воюющих странах Европы: к концу 1916 года количество стачек в России было в 2,2 раза больше, чем в Англии, в 11,4 раза больше, чем в Германии, и в 70 раз больше, чем во Франции. Начались массовые выступления против дороговизны. Весной 1916 года в Петроградской городской думе прозвучали тревожные слова: “Мы накануне голодного дня, за которым последует голодный бунт”. Против дефицита и дороговизны предметов первой необходимости были направлены не только стачки и демонстрации, но и столкновения населения с торговцами, хозяевами магазинов и складов. В них обычно активную роль играли женщины, такие протесты часто называли бабьими бунтами.
Такие выступления были не только в столицах, но и во многих других городах и поселках страны. В 1916 году, по официальным данным, их количество выросло в 13 раз (с 23 до 288).
Эти выступления заметно встревожили жандармских начальников. Не случайно 25 января 1917 года в агентурном донесении из Петрограда сообщалось: “Подобного рода стихийные выступления голодных масс явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех – анархической революции…” Эти слова были сказаны за месяц до Февральской революции.
Несмотря на то, что с 1913 по 1917 год численность рабочих в стране сократилась с 18,2 миллиона человек до 15,2 миллиона, пролетариат оставался мощной, достаточно организованной оппозиционной силой. Сокращение его общей численности произошло прежде всего за счет сельскохозяйственных рабочих (с 6,5 до 4,5 миллиона человек) и чернорабочих (с 3,3 до 2,1 миллиона человек). Зато в крупной промышленности численность рабочих за это время возросла с 3,1 до почти 3,5 миллиона человек, а на транспорте – с 824 до 839 тысяч человек. Следовательно, число квалифицированных рабочих выросло. В пролетарской среде заметно росло влияние революционных партий, особенно большевиков, постоянно занимавших антивоенные позиции и продвигавших идею пролетарской революции в России. С осени 1916 года забастовки в Петрограде приобрели отчетливо выраженный политический характер. 17 – 20 октября прошли забастовки на ряде крупных заводов города, в которых участвовали более 75 тысяч человек. Через десять дней организуется новая политическая забастовка, ее участники протестовали против суда над балтийскими матросами-большевиками. В ней участвовали более 79 тысяч человек.
Однако не агитация была главным фактором усиления протеста, а реальное социальноэкономическое положение.
Центральный военно-промышленный комитет 28 июля 1916 года отмечал: “Настроения рабочих весьма далеки от разрушительных тенденций, что убедительнопоказала война, однако у них отмечается снижение патриотического духа, озлобление”. Но через три месяца, в октябре 1916 года, из недр того же комитета вышла записка членов его Рабочей группы уже иного содержания: “Как бы те или иные течения в рабочей среде ни относились к войне, полнейшая неизвестность относительно ее целей, опасения, что война ведется во имя завоевательных задач, не встречающих никакого отклика в рабочей среде, – все это вместе рождает естественную тревогу, что страшные жертвы народа идут на неправое дело, что народ подвергается истощению не во имя самозащиты, а во имя интересов, чуждых и враждебных народу”. Недовольство все более охватывало и деревню. Полицейские власти сообщали, что крестьяне “все ждут не дождутся, когда же, наконец, окончится эта проклятая война”. В донесении Петроградского губернского жандармского управления за октябрь 1916 года сообщалось: “В деревнях наблюдается революционное брожение вроде того, которое имело место в 1905 – 1907 гг.”.
Оппозиционные настроения, естественно, не могли не затронуть армию, причем как тыловые части, так и действующую армию, располагавшуюся на фронте. К 1917 году армия столкнулась с серьезными проблемами пополнения живой силой. Это казалось удивительным, поскольку среди воюющих держав Россия занимала первое место по численности населения. Более того, за всю войну было мобилизовано 8,7% ее населения, тогда как во Франции – 17%, в Германии – 20,7%, в Австро-Венгрии – 17,1%. Но в России, где 83% населения проживало в сельской местности, были большие семьи, где процент взрослых мужчин был меньшим, чем в указанных воюющих странах.
В декабре 1916 года отказались выехать на фронт и оказали вооруженное сопротивление солдаты 12-го Кавказского стрелкового полка, располагавшегося в Аккермане, а 21 – 23 февраля 1917 года вспыхнуло восстание на распределительном пункте бендеровского гарнизона. Восстания солдат вспыхнули также на распределительных пунктах в Гомеле и Кременчуге. Дело дошло до того, что во время декабрьских боев 1916 года на Рижском плацдарме отказались наступать солдаты 2-го Сибирского корпуса. Целого корпуса! К концу 1916 года число дезертиров в армии достигло 1,5 миллионачеловек. По наблюдениям военной цензуры, к октябрю 1916 года “произошел какой-то перелом в настроениях армии в худшую сторону”. Антивоенные настроения все больше охватывали солдат петроградского гарнизона. По сведениям охранки, гарнизон столицы “не верит в успех русского оружия и находит, что продолжение войны бесполезно”. А когда вспыхнула октябрьская стачка в Петрограде, то солдаты 181-го запасного полка поддержали рабочих во время столкновения с полицией на Выборгской стороне.
Вообще, смыкание армии и протестующего народа становилось все более частым. О сочувствии солдат населению во время “продовольственных выступлений” 1916 года, вылившемся в неповиновение распоряжениям высших офицеров, говорится в документах о событиях в Канавине и Гордеевке Нижегородской губернии, на станции Тихорецкой Кубанской области, в Семипалатинске и в других местах. Нехватка продовольствия стала быстро расширять круг противников войны, приверженцами которой народ все чаще стал называть купцов и торговцев, наживавшихся на постоянном вздутии цен. 3 ноября 1916 года начальник Московского жандармского управления в связи с нехваткой хлеба в текстильном селе Озерки Коломенского уезда доносил: “Сразу и очень резко послышалось недовольство войной”.
Верхи не могли управлять по-старому
“Петроградский обыватель, – свидетельствовала охранка, – с восторгом приветствует всякое проявление оппозиции, будет ли она направлена на городское самоуправление или на кондукторшу трамвая, на министров, на правительство или на немцев – все равно”. Общественные настроения становились все более и более оппозиционными. По свидетельству генерала Н.Н. Головина, “все представители русской интеллигенции были отброшены к концу 1916 года правительством в лагерь оппозиции. И в результате вместо того, чтобы слышать из уст представителей своих более образованных классов слова бодрости и разъяснения, народные массы слышали только критику, осуждение и предсказания неминуемой катастрофы”.
29 октября 1916 года будущий председатель Временного правительства, а тогда главноуполномоченный Всероссийского земского союза князьГ.Е. Львов направил письмо председателю Государственной думы М.В. Родзянко. В нем он прежде всего сообщил о состоявшейся 26 октября в Москве встрече председателей губернских земских управ, посвященной вопросам продовольственного дела, но во время которой было подвергнуто обсуждению “общее тревожное политическое положение страны”. И далее Львов изложил итоги их “единодушного мнения”, носившие антиправительственный характер до такой степени, что прямо говорилось: “правительственная политика дала свои роковые плоды”. Правительству бросался упрек в нежелании пойти на совместную работу с Государственной думой. Прямо писалось: “Разъединенные, противоречивые, лишенные определенного плана и мысли действия и распоряжения правительственной власти неуклонно увеличивают общую дезорганизацию всех сторон государственной жизни”. Подчеркивалось, что все распоряжения высшей власти как бы направлены к особой цели: еще больше запутать тяжелое положение страны и привести к преступной растрате ее людских и материальных сил.
Львов счел необходимым сообщить председателю Думы о “мучительных и страшных подозрениях и зловещих слухах о предательстве и измене, о тайных силах, работающих в пользу Германии”. Несколько далее он прямо писал о том, что “вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел”. В письме также сообщалось о слухах по поводу нежелания правительства продолжать дальнейшую борьбу, прекратить войну и заключить сепаратный мир. Львов довел до сведения Родзянко мнение председателей губернских земских управ продолжать войну до конечной победы вместе с союзниками, заверял председателя Думы в их поддержке в деле создания правительства, способного объединить все живые народные силы и привести родину к победе.
Через два дня после написания этого письма, 1 ноября 1916 года, последовало нашумевшее выступление лидера кадетов П.Н. Милюкова на V сессии Государственной думы, задавшегося вопросом: “Глупость или измена?” – и прямо заявившего: “Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе”. Во время этого выступления один из лидеров Союза русского народа Н.Е. Марков спросил оратора: “А ваша речь – глупость или измена?” Но эта речь мало отличалась от письма Г.Е. Львова. К тому же ею Милюков задал тон для думских выступлений ведущих лидеров либеральной оппозиции С.И. Шидловского, И.Н. Ефремова, В.А. Маклакова.
В ноябрьские дни 1916 года лозунг создания “ответственного министерства” стал общим лозунгом всей либеральной оппозиции. Конфликт между исполнительной и представительной ветвями власти достиг точки кипения. Но особенность момента состояла в том, что правительство не оправдало ожиданий и консервативного лагеря. Впрочем, консерваторы не могли предложить эффективных мер по выводу страны из системного кризиса и спасения самодержавия от краха. В те же дни произошло еще одно важное событие: в открытую оппозицию к правительству перешел Государственный совет. Между тем он был создан в качестве верхней палаты так называемого российского парламента для того, чтобы гасить инициативы Государственной думы. Но впервые обе палаты выступили вместе. Изоляция императорской власти становилась все более ощутимой и не могла не отразиться на общих настроениях в стране.
Как писал генерал Н.Н. Головин, “выражение всеобщего недовольства, окончательное падение авторитета власти, предчувствие, даже уверенность в надвигающейся страшной катастрофе можно прочесть решительно во всех мемуарах, относящихся к этому времени. Во всех слоях общества и народа ползли слухи один мрачнее другого. Почти открыто говорили о необходимости династического переворота”. Один из лидеров кадетов В.А. Маклаков 27 декабря писал о падении престижа династии и среди прочего отмечал: “Но бесспорно то, что сейчас в умах и душах русского народа происходит самая ужасная революция, какая когда-либо имела место в истории. Это не революция, это катастрофа, рушится целое вековое миросозерцание, вера народа в царя, в правду”. Мрачные пророчества звучали и со стороны духовенства.
Подобные настроения сразу зафиксировали и за рубежом, прежде всего в странах союзной Антанты. 15 ноября 1916 года великий князь Михаил Михайлович, проживавший в Лондоне с 1891 года, направил письмо Николаю II: “Я только что возвратился из Букингемского дворца. Жоржи (английский король Георг. – В.Г.) очень огорчен политическим положением в России. Агенты Интеллидженс сервис, обычно очень хорошо осведомленные, предсказывают в ближайшем будущем в России революцию. Я искренне надеюсь, Ники, что ты найдешь возможным удовлетворить справедливые требования народа, пока еще не поздно”.
Приближение революции осенью 1916 года видели и члены императорской фамилии. 11 ноября великий князь Георгий Михайлович после посещения ставки генерала Брусилова в письме Николаю II писал: “Если в течение ближайших двух недель не будет создано новое правительство, ответственное в своих действиях перед Государственной думой, мы все погибнем…” Более того, великий князь Николай Михайлович, генерал и историк, который в литературе рассматривается как лидер великокняжеской фронды, 1 января 1917 года был выслан из Петрограда. Сложные были отношения императора с великим князем Николаем Николаевичем, бывшим верховным главнокомандующим русской армией. В литературе есть упоминания о том, что он поддерживал отношения с противниками Николая II. Обострение отношений внутри самой императорской фамилии стало отражением усиливавшегося политического кризиса в стране и все большей изоляции, в которой оказался император.
Революционная ситуация
Все более усиливавшийся кризис 1916 года повлиял на деятельность политических партий, в том числе и большевиков, ушедших с началом войны в глубокое подполье. Руководство партии находилось в эмиграции, а многие видные ее члены – в тюрьмах и ссылке. В конце 1916 года оживляет свою деятельность Русское бюро партии во главе с А.Г. Шляпниковым, вернувшимся в Петроград и возглавившим работу большевиков внутри самой России. В Петрограде из известных большевиков в это время работают В.М. Молотов, М.И. Калинин, П.А.
Залуцкий, В.Н. Залежский, Н.А. Угланов, В.Я. Чубарь и др.
Общенациональный политический кризис вскоре перерос в революцию, во вторую русскую революцию, приближение которой основательно ощущалось в канун 1917 года. Война, конечно, приблизила наступление революции. Не случайно В.И. Ленин называл ее “могучимускорителем”. Но действовали и более долговременные факторы. Все более обострялся аграрный вопрос, который нельзя сводить только к малоземелью. Увеличивалась плата за аренду (а к моменту начала войны до четверти помещичьей пашни сдавалось в аренду крестьянам), давили налоги, обострялись отношения внутри сельского общества, а города не могли поглощать излишки рабочих рук деревни.
Обострялся и рабочий вопрос, как и национальный. К ним добавлялись и другие сложные проблемы. Все это в совокупности привело к двум революциям 1917 года.
Владислав ГРОСУЛ. Главный научный сотрудник Института российской истории РАН, доктор исторических наук, профессор
